Я даже думаю, что если священник отрекся от Бога (в шестидесятые годы такие случаи были: Осипов, Дарманский, Чертков), то на том свете, представ пред Богом, он все равно будет давать ответ как священник. По рукоположению новому иерею вручается дискос с частицей Святого Агнца со словами: “Приими залог сей, о нем же истязан имаши быти в день Страшного Пришествия Господа нашего Иисуса Христа”. Как же он, отрекшийся от Бога, будет истязан, если своим отречением лишил себя сана?

Священство неизгладимо… с таким чувством человек его принимает и с таким чувством уходит из этого мира. Я никогда не могу понять, как же могут с кого-то за что-то снять сан или как сам священник может написать прошение о снятии сана. Я молюсь за этих людей, как за священников, особенно за тех, кого я хорошо знаю. Передо мной книга Архимандрита Киприана Керна “Православное пастырское служение” (Париж, 1957 г.), в которой я читаю: “Выбран ли священник или назначен единоличной властью своего  Архиерея, но он в известный момент своей жизни становится перед таинственным и страшным часом посвящения. Если говорить о символике, то можно провести такие параллели: выбор паствы есть некое сватовство, а хиротония - венчание иерея с паствой. Эта символика подкрепляется чинопоследованиями, общими в таинствах венчания и рукоположения: обхождения вокруг аналоя или престола, пение тех же песнопений (но в обратном порядке) - “Исаия ликуй”, “Святие мученицы”. Отсюда можно сделать следующий вывод:  брак священника с его паствой есть нерасторжимый союз, как нерасторжим в принципе и сам брак. Посему перемещения священника с одного места на другое в принципе быть не должно, равно как не должно быть и передвижений архиереев с кафедры на кафедру. В принципе священник несменяем.

Есть и другая, более существенная черта в таинстве рукоположения: священство - неизгладимо, учат римо-католики. Того же мнения придерживаются и греческие богословы. По существу говоря, благодать, низведенная архиереем в таинственном священнодействии во время литургии, не может быть снята никакой властью на земле. Считать, что консисториальный акт может лишить человека благодати Святаго Духа, является богословской непоследовательностью. Ни крещение, ни священство неотъемлемы и неизгладимы. Даже грех отступничества не смывает благодати крещения, поэтому возвращающегося из апостазии не перекрещивают. Точно также и самый страшный грех, совершенный священником и доведший его до осуждения на “лишение сана” не может сам по себе (как не может и консисториальный акт) лишить священника благодати. В случае какой-либо судебной ошибки такого расстриженного священника (который бы оказался невиновным) пришлось бы снова перерукополагать? Такого, конечно, не дерзнет сказать и  самый строгий ригорист.

Греки знают лишь пожизненное запрещение священнослужения, но никак не “лишение сана”. Католики развили, как известно, целое учение о так называемом характере таинства, которое говорит о неизгладимой печати двух таинств - крещения и священства. 

В своей будущей деятельности кандидат священства никогда не должен забывать об этой неизгладимости дара священнического служения. Хиротония есть тот таинственный акт, который отделяет простого мирянина от благодатного предстоятеля алтаря. От тайносовершителя, от теурга, посредствующего между Богом и миром и ведущего по благодати Святаго Духа свою паству к духовному совершенствованию, к обожению. После хиротонии он уже больше не просто человек, но священнослужитель. Он не только избранник своей паствы, если таковое избрание имело место, а носитель благодати. Теперь это уже не простой мирянин, а теург и тайносовершитель. Это уже не некто с именем-отчеством, а отец такой-то.С этого момента начинается не жизнь, а житие, не деятельность, а служение, не разговоры, а проповедь, не немощь долголетнего расслабленного, а дерзание друга Христова, и “забвение задняго и простирание вперед” (Филипп, III, 13), царство благодати, вечности и распятий Христу”.Для меня очень важны эти мысли Архимандрита Киприана о неизгладимости священства. В самом желании принять священство, заложена истина о его неизгладимости, о том, что священство дается навечно, навсегда, до Страшного Суда и после него, и здесь, и там, в вечной жизни оно вечно.  Разве ты  волен это решать: Господь дал, и кроме Него никто отнять не может. Богом дано, а не человеком. Разве так можно говорить: я тебя раскрещу, я тебя рассвященствую за то-то и за то-то… С такими вещами, как сан не играют. А то ведь что может получиться: кто-нибудь из нас возьмет и скажет, что он теперь не священник, а какой-нибудь Василий Иванович, и отвечать перед Богом будет только за самого себя. Э, нет,  мы священники будем давать ответ по всей строгости перед Богом, не только за себя, но и за тех, кого нам Господь вручил, за наших пасомых.

ЛИТУРГИЯ

Литургия - центр всего, без нее жить нельзя, здесь всё - и небо и земля, и живое и мертвое, весь мир, вся вселенная, - все сосредоточено на Святом Престоле, в Святом Алтаре. Здесь “Твоя от Твоих Тебе приносяща за всех и за вся”. А ты стоишь перед Престолом и всё это совершаешь. Я служу много лет и не могу даже представить себе жизнь без служб, при одной мысли об этом становится страшно. Иногда думаешь о болезнях, немощи, да и  о приближающейся старости, из-за которых можешь остаться дома, не пойти на службу… Как будто  очень просто, но что за этим стоит, “остался дома”… значит, что ты теперь больше не служишь, даже помыслить об этом страшно… Бежишь, летишь, ползешь, карабкаешься… потому что в храме тебя ждет литургия… Это похоже на влюбленность, когда ты влюблен и тебя ждет любимая, все препятствия сметешь, а к ней доберешься… И здесь тоже “любимая”, любимая тобой литургия, без которой не можешь жить, дышать, и ходить по белу свету не можешь, она твоя возлюбленная служба… Ни с чем не сравнить тишину алтаря, раннюю, предрассветную… и ты в этой алтарной тишине, возлагаешь на себя священные одежды: подризник, епитрахиль, пояс, поручи, фелонь и направляешься к жертвеннику, где тебя ждут чаша, потир, просфоры, копие… целуешь их, произносишь священнейшие слова и вспоминаешь рождение Спасителя, Его Крестную Смерть… Поминаешь живших и ушедших: Господи, помяни, не остави их Своей милостью.. У кого есть на земле ещё такая “должность”, такая Господня “работа”? - только у батюшки. Весь мир перед тобой на этом святом жертвеннике, на  святом дискосе, и ты, недостойный, перед Господом, за этот мир молишься…. Только имей “дух сокрушен”, это будет твоя “жертва Богу”. И ложатся частички из святых просфор на тарелочку-дискос… и вот их уже целая гора.

Хорошо утром в храме, всех Господь здесь покрывает Своей любовию, и батюшку, и живых, и усопших… загляните хоть на минуточку… и частичку этой любви захватите с собой на работу, в свои семьи, своим детишкам… Любы < любовь > Бога и Отца будет со всеми вами.

   ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ МОСКОВСКОГО СВЯЩЕННИКА. 70-е годы.   

Служил я тогда в Измайлове, а жил - на другом конце Москвы, в Чертанове. А мама жила на улице Ефремова, между станциями метро “Фрунзенская” и “Парк Культуры”. В ту субботу я ночевал у мамы, ранняя воскресная служба начиналась в 7 утра,  в алтаре нужно было быть не позднее 6.30, иначе  ничего не успеешь сделать и службу задержишь, что непозволительно. Вставал в половине пятого, если не раньше, шел по Комсомольскому проспекту в сторону метро “Парк Культуры”. Если в это время встречалась машина, просил подвезти. Один раз ехал даже на огромном Камазе, сидел на сиденье, как на троне. Все это стоило тогда от 3 р.50 коп. до 5 рублей, как договоришься. Если удавалось подъехать на машине, то на службу приезжал к шести часам, а то и раньше. Рад бывал  так, будто мне Нобелевскую премию присудили, уж очень хотелось службу вести не спеша, а если машины не было, тогда по-спринтерски добегал до метро и, как только открывали двери - бегом вниз по эскалатору, а там внизу должен успеть на поезд,  если не будешь бежать, то он уйдет, и ты потеряешь целые 10 минут, которые утром так дороги. Шлепнешься, бывало, на сиденье и не веришь - неужели успел? Едешь до Курской, стоишь у дверей наготове, чуть приоткрылись - ты пулей вверх по лестнице, по переходу, чтобы и на Измайловской линии успеть в только что подошедший поезд. 

Успел, слава Богу… Сердце готово выпрыгнуть, то ли от радости, то ли от такого бега… Едешь…  Вот и Измайлово… Поезд из тоннеля выскочил на улицу - справа лес, слева дома… Опять у двери первый -  на старте и - бегом, сейчас должен подойти автобус, не успеешь - придется бежать, высунув язык, довольно большие четыре остановки. Этот отрезок часто бежим вдвоем с о. Петром, дьяконом, ноздря в ноздрю. А если едем  на автобусе, то от остановки надо бежать между домами. Врываешься в храм - и наверх, по лестнице-"трапу" на колокольню, где батюшки переодевались. Простите, даже в туалет нельзя заскочить - потеряешь драгоценные минуты….  Подрясник, ряса, крест - и в алтарь вбегаешь… Возглас на "часы": “Благословен Бог наш…”   Да, “благословен”, вот поэтому и бежал, спешил, несся как угорелый, чтобы произнести эти чудесные слова….  А затем литургия, там уж “благословенно” Его Царство. Как же можно было не спешить, когда перед тобой Царство Божие, которое в то же время “внутри тебя”? Это “сказка” Божия на все времена и для всех народов, без которой никто из нас жить не может…

Ранняя  литургия была моей любовью:  в 8 часов утра идет молитва, помин о здравии и за упокой, предстояние перед Богом, перед Его Святым Престолом, полный храм народа, много причастников, молебен с водосвятием и заказные акафисты, пять-шесть и больше. В общей сложности два акафиста прочитаешь целиком,  из каждого следующего читаешь хотя бы по два кондака и по два икоса, а потом бежишь крестить… Крестильня полна народа. Она небольшая, очень низкая, воздуху мало, свечи гаснут… Летом крестишь в одном подряснике. Подрясники, мокрые от пота, меняешь - уборщица сушит их на могильных оградках: мокрый вешает, сухой надеваешь на себя - и за дело. Одна группа, вторая, третья, каждая человек по десять-тринадцать, и взрослых, и детей. Потом воцерковляешь, маленьких таскаешь на руках, мальчиков - в алтарь, девочек - к Царским вратам…  Под собой ног не чуешь, в глазах темно, нет ни чая горячего, ни завтрака, ни обеда: еды не полагается - таково произволение настоятеля. А если и принесешь что с собой, термос и бутерброд, то нет ни минуты, чтобы это съесть. Один раз настоятель меня за едой застал: “Нечего здесь чаи  распивать, работать надо”. Вот так-то….  Закончишь крестины,  идешь отпевать или венчать, а время бежит….

Потом еду домой передохнуть. Прибегаю - быстро съедаю тарелку супа, котлеты, залпом выпиваю компот и - на диван….  Лежу и на часы смотрю,  секунды отсчитываю, как на старте - сейчас выстрелит стартовый пистолет - и опять стремительный бег… Полежал минут пять, больше нельзя - опоздаешь. В 5 часов вечера начинается заказная заупокойная служба, идет она час, на ней даже поется “Великое славословие”… А в 6 часов - вечерня,  в конце - акафист Божией Матери “Иерусалимская” с водосвятием, и опять бег в обратную сторону - в Чертаново. На следующий день утром надо рано вставать и опять служить Литургию, - и так всю неделю. И ничего, и мои домашние такую службу выдерживали, выдерживал и я - был моложе и посильнее…
  Конечно, такой ритм служения труден и для священника, и для окружающих его людей. Недавно мне рассказали о молодом человеке, который хотел поговорить со священником, а у того не было времени для разговора. И тогда этот молодой человек… подался к мусульманам, пошел в мечеть, где мулла его очень хорошо принял и поговорил с ним, обласкал, после чего он принял мусульманство и стал молиться Аллаху…  Господь-то у всех один и, думаю, Он его не оставит за его искренность и веру. А священником, у которого не было времени на разговоры с молодым человеком, вполне мог быть я - спортсмен-спринтер, марафонец. В такой спешке я служил полтора года, будни мало чем отличались  от воскресных дней: одни требы на дому - причащения и соборования - поглощали уйму времени, не до разговоров было с прихожанами, жаждущими совета пастыря.  

Помолитесь о нас, “бегунах”, не ропщите и не бегите сразу в мечеть или синагогу. Господь дал нам православную веру, и за неё надо крепко держаться. А мне завтра утром опять вставать и бежать, не так быстро, как в молодости, но бежать всё равно надо - утром рано, как на Пасху, Царство Божие открывается для тех, кто рано встает и сломя голову бежит -  пока врата не закрылись, надо в них проскочить, может, Господь и не выгонит, окажет Свою милость просто за один этот бег, а за какие ещё заслуги? Бежать, бежать и бежать, сломя голову, к Богу - вот наш девиз…                          

НАВЕЧЕРИЕ БОГОЯВЛЕНИЯ. 1998 год.

Я раньше очень любил ранние службы и с большим удовольствием их служил, а теперь полюбил поздние, так как много приходит детей, поют красиво и больше торжественности. Собор Архангела Гавриила располагает к торжественной службе: много прислуживающих, много глаз к тебе обращено, люди ждут службы, слова, молитвы. Для меня главное в службе - это проскомидия, евхаристический канон и помин. Упадешь на колени и шепчешь: помилуй, Господи, Тамару, маму, Глеба, игуменью Анну, послушницу Ирину, Лидию, Ираиду, Машеньку, Лену, Михаила, Наташу, Екатерину, Наташу, иерея Андрея, младенца Ванечку, Вадима, Валю.... Поднимешься с колен, и как будто ты такую работу сделал, важней которой нет на земле. А хор поёт “Тебе поем...” и “Молимтися Боже наш...”, на Престоле Сам Господь Своим Телом и Кровью и ты, простершийся пред Ним, и Божью Матерь здесь вспоминаешь: ”Изрядно о Пресвятей, Пречистей, Преблагословенней...”    Как хорошо, что мы все собраны здесь вместе и слово, которым хочешь зажечь людей , и причащение детей. С какой открытостью они подходят причащаться, и как много их стало  в храме... А после службы молебен и молитва перед Божьей Матерью, окропишь всех водой и идешь в воскресную школу. Что ещё человеку надо: отдохнуть дома немного, посидеть, пописать и лечь спать с именем Господа на устах... Проснуться и все начинать сначала.

ЧУДО ОТ ИКОНЫ БОЖИЕЙ МАТЕРИ "НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ"

Прихожу сегодня служить, а начинать службу не с кем - хора нет. Правда, хор у нас в будни состоит … из одного человека, но и этот “хор” не пришел. Первое сентября, народа нет, но вдруг храм начинает заполняться: один, два, три человека, десять…. Спрашиваю, есть ли исповедники.Подходит молодой бородатый мужчина: “Батюшка, мы исповедовались у отца Владимира на Сивцевом Вражке около Телеграфа, нас человек тридцать”. Я говорю: “Хорошо, причащайтесь”. А хора нет. Время начинать службу. Спрашиваю этого мужчину: “У вас никто петь не умеет?” - “Не беспокойтесь, батюшка, есть, кому петь”. -  “А читать кто-нибудь может?” -  “Да” - и показывает на молодого человека. И служба пошла…

Начало Литургии, возглас “Благословенно Царство” - и весь храм, человек сорок-пятьдесят, подхватывает: “Аминь”… Так началась эта необыкновенная чудесная литургия. Пели так, как не поёт ни правый ни левый хор….  Пел народ Божий…. На все возгласы отвечал народ, а не хор, изображающий народ. А потом все причащались. В записках часто поминалось имя тяжко болящего иерея Георгия, и я понял, кто стоял в храме и кто так пел, и кто их так петь научил, и какой гигантский труд вложил отец Георгий, чтобы так пели и так предстояли пред Богом, и не только предстояли, а и молились. 

Передо мной были “кочетковцы”. Не пришел наш “хор”, состоявший из одного человека, и Божия Матерь прислала Свой хор, не позволила, чтобы служба не состоялась, ведь у нас прихожане петь не умеют, у нас нет запрещённого отца Георгия…  Трудно плыть против течения: в сторону уносит и назад может отбросить. Но если приплывешь, несмотря на сопротивление, и достигнешь цели, то сколько радости и сколько радостных лиц засияет вокруг! Доплыл! Значит, верил, крепко верил, что доплывёшь. Нам бы такую веру и так бы трудиться. Нас в этот день просто не оставила наша Божия Матерь Нечаянная Радость, и после службы я это всем находящимся в храме сказал. Вы бы посмотрели, как светились их лица, и какие были улыбки,  какие радостные они из храма уходили!

А в заупокойных записках упоминался убиенный отец Александр Мень. Земная Церковь соединилась с Церковью Небесной, - и два священника предстали пред Престолом Божиим один на земле, другой на небе. Себя я в расчет не беру, я -  грешник, за меня совершал службу Сам Господь. Я как бы был в стороне. Но всё равно, как хорошо было, и какая чудесная была служба… Благодарение Божией Матери, и спасибо “кочетковцам”, которых Она в этот день призвала!  

ПРИТЧА О СЕЯТЕЛЕ 

Какие мы сеятели и что мы сеем? Раньше про учителей говорили, что они “сеют разумное, доброе, вечное”. Но вечное - это же Божие. В зависимости от того, как мы его посеем, оно возрастет или заглохнет. И вы сеятели, и я сеятель, не только Сам Господь! Как мы  слушаем Слово Божие, как мы это Слово передаем другим, как мы его сеем?

Меня спрашивают: “Батюшка, а можно мне другим говорить о Христе, на работе, дома, на улице?” Конечно, можно, но все зависит от того, как сказать и что сказать конкретному человеку. Отец Александр Мень  может служить добрым примером тому, как сеять Слово Божие. Скольких людей он обратил ко Господу. Однажды приехал к нему в церковь Александр Галич и среди прочих подошел ко Кресту, а отец Александр ему говорит: “А я вас, Александр Аркадьевич, давно жду”. Он произнес, возможно, единственно правильные и возможные  в данном случае слова, за которыми стояло очень многое.

“Я тебя здесь давно жду” ... Господь тебя здесь давно ждет, - вот, что стояло за этими словами. Это пример настоящего сеятеля, с которым поступают так, как поступили со Христом: не признали, убили и оклеветали.Сеять - это не просто бросать зерна.   Нужно знать, как бросать, и  знание это необходимо каждому из нас....   

МОЛИТВА

Мы говорим: Бог - наш Отец. Значит: весь мир - одна семья. В наших домашних семьях мы любим друг друга, ухаживаем друг за другом, скучаем, если долго не видимся, а если нечаянно обидели, то просим прощения, молимся друг за друга. А вот вышли за порог - и нас окружают “чужие”,  не “родные” лица, и нам до них нет никакого дела. При этом мы непрестанно говорим и поем, что Бог - наш Отец, а мы Его дети... Получается, что дети не хотят знать друг друга, бегут каждый в свою сторону и не замечают своих братьев и сестер, чужие, чужие, чужие... А Господь скажет: “Не признаете друг друга за братьев и сестер, так что же ко мне обращаетесь “Отче наш”? Тогда  и я вам не Отец...” Смеем ли мы так обращаться к Богу, если не замечаем родных, данных нам Господом?Отче наш, Ты всех соединяешь, соедини и нас в общей молитве к Тебе, в общем делании, дай нам почувствовать нашу связь с Тобой, нашим Отцом, и помоги нам не только называть друг друга братьями и сестрами, но и быть ими!                     

ххх

Кто заложил в молитву такую силу? Встаньте перед иконой и обратитесь к Богу с тем, что у вас на душе, в сердце, что вас волнует, тревожит. Обратитесь так, как разговариваете с близкими, и вы почувствуете Господа и Его участие, и через такую доверительную молитву приоткроется вечность и Сам Господь. Вся наша жизнь - молитва. Чтобы мы ни делали, куда бы ни спешили, с кем бы ни разговаривали, - всё это обращено к Нему, нашему Господу. Всем этим мы Его ищем, к Нему стремимся, все направлено к Нему, вся наша жизнь, все наши помыслы и дела. Он дал нам эту жизнь, и она должна к нему возвратиться. Надо уметь это чувствовать, чтобы во всем и везде с нами был Господь. Я уверен, что любой неверующий (или так себя называющий), сделав хотя бы легкое, незаметное сердечное движение к Богу (в Которого он как бы не верит), сразу Его обретет, сразу найдет, и не нужно будет никаких доказательств такому человеку, чтобы удостовериться в Его бытии. Для того и послал нам Господь молитву и открылся через неё нам…

Моли, моли Господа непрестанно, умоляй Его. Слышите, как льется молитва, журчит и ручейком устремляется к Его Престолу, а затем возвращается и проливается Его милостью и любовью на нас. Так происходит в храме, дома и даже на улице: мы Ему посылаем молитву, а Он нам Свою любовь и помощь. А те, кто Его потерял, всю жизнь ищут, потому что без Него жить не могут, вот и идут в храм  к батюшке с простыми, житейскими вопросами, в поисках Бога, которого они потеряли. Помоги, Господи, им Тебя обрести, а батюшке пошли для этого нужные слова и молитву за ищущих Тебя. Когда же обретут они Бога, сколько будет радости на небе и на земле!

ххх

Угол с иконами в избе на Руси издревле называется красным. С иконами тепло, уютно и хорошо, они же призывают нас к молитве: подойди, преклони свои упрямые колени, свою несгибаемую выю и побудь так хотя бы мгновенье. Мы же вечно куда-то торопимся, не сознавая, что это мгновенье может изменить всю нашу жизнь,- такая благодать и сила заключается в святынях, которые мы называем иконами. Смотрят они на нас в доме, в храме и напоминают о Боге, о вечности, влекут к себе всех, от мала до велика, такая в них заключена духовная мощь. 

Входит человек с улицы домой раздраженный, злой, а в уголке Спаситель. Божья Матерь, Николай, лампадка теплится, вот и потеплеет у человека на сердце, потому что Господь и Пречистая Богородица, и святитель Николай уже с Ним. Дал нам Господь жилища, которые должны быть не только нашими, но и  Божьими. В них всегда должен быть выделен уголок для Христа, нашего Спасителя, для Его Пречистой Матери и святых угодников Божиих, а нам будет выделен Господом уголок в его Небесном Царстве.

ххх

К нам на подворье довольно часто захаживают молодые католические монахини... Выстаивают литургию, подходят к Кресту, к Елеопомазыванию... Я им Крест даю целовать и елеем мажу, и всегда они улыбаются, со смирением и пониманием принимают мой отказ в их причащении. Но уж очень они тянутся к нам, и их очень жалко. Душа, видно, рвётся, рвётся к Богу Православному, хотя Бог, конечно, у нас один. Одна из этих монахинь была у нас вечером в храме на чине прощения, смотрю: с улыбкой движется в нашу сторону, подходит к Владыке, поравнялась со мной, делает поклон: “Отец Вячеслав, я прошу прощения за нашу Церковь, причинившую вам такие раны”. Отошла, слышу, как она говорит и отцу Николаю: “...Прошу прощения за нашу Церковь, причинившую вам такие раны”.По-разному можно отнестись к этим искренним словам, но любить этих смиренных монахинь нужно, и не отталкивать, они ведь тоже своей молитвой помогают нам, священникам, в нашей службе, и, несмотря на все наши противоречия, молитвы наши сливаются и идут к Престолу Господню, - там никто не может поставить для них препоны, нет такой силы, это уже не на земле...

ххх

В тихий час, когда заря на крыше,    Как котенок моет лапкой рот...В тихий час так хочется посидеть и подумать о Боге, о своей жизни, о молитве, о чудесном Божьем мире, который тебя окружает и о своём месте в этом мире. Нашел ли ты свое место или ещё ищешь, не блуждаешь ли, как человек, потерявший в лесу дорогу? Тогда, может, лучше остановиться, призвать Бога на помощь и постараться выбрать правильное направление. Я думаю, что многие из нас могут твердо сказать: “Да, я на своём месте.” Но если кто-то чувствует, что не на своём, нужно помолиться, попросить у Бога поддержки, и Он, либо даст тебе силы укрепиться в твоем делании, либо пошлет что-то иное, что тебе самим Господом предназначено. Просите и дастся вам. Стучите и откроется. Главное, не зарывай таланты, что тебе даны Господом, трудись и молись, и увидишь, что все получится, потому что Господь будет с тобой.

А заря на крыше - это призыв к молитве. Встань перед божницей, отряхнись от сна, положи на себя крест Христов и скажи: “Господи, радость-то какая, опять Ты послал мне день, опять дал радость видеть Тебя, предстоять пред Тобой, обращаться к Тебе.” И для котеночка радость: увидел зарю, умывающуюся в речке, и сам решил умыться, а потом и помолиться... да, да..,  а вы что думаете, только люди молятся? Всякое дыхание (и котеночка) да хвалит Господа. Нужно только приглядеться, прислушаться, и к твоей молитве присоединится молитва всякого дыхания, все можно увидеть... молитва даст такое зрение - видеть тайное, невидимое.

В тихий час, когда заря на крыше, Как котенок моет лапкой рот... встань и помолись за всякую душу, за всякое дыхание, вздохни за все и за вся, и тогда весь день Господь будет с Тобой, до самого вечера, и в нощи сохранит, а там утро и опять встреча с зарей Господней и со всяким дыханием...                                       

ИСПОВЕДЬ

Вот как я выхожу на исповедь: беру с престола Евангелие, Крест, внутренне содрогаюсь и спрашиваю благословения у Божьей Матери. Целую икону: “Божья Матерь, помоги, Господи, благослови”. И выхожу к аналою. Если есть детишки, то они подходят первыми. Слава Богу, что они есть (и порой очень много). Но сейчас разговор пойдет о взрослых. Надо очень хорошо стать, не в физическом плане, а в духовном, чтобы всё услышать, пропустить через себя, впитать, ощутить себя тем человеком, который перед тобой стоит, чтобы был общий покаянный вопль к Богу. Ни в коем случае нельзя отделять себя  от стоящего перед тобою: ты плачешь, ты каешься, ты вопиешь: Господи, прости.

Иначе может получиться, что ты слушаешь какой-то рассказ, затем накрываешь епитрахилью и прочитываешь молитву. Если себя отделишь от исповедника, то между вами возникает пропасть, которую ничем  не заполнишь: постояли, поговорили и разошлись. Исповедники разные, а грехи у всех нас одинаковые, каждый раз такое чувство, что слушаешь самого себя,  прислушиваешься, не забыл ли чего,  и каешься. И разрешительную молитву сам над собой читаешь.  Открывает тебе человек грехи, а ты в них открываешь свои. И никогда не будет противен кающийся, с чем бы он ни пришел, потому что это ты сам. Если даже и появится чувство отвращения, то противен будешь сам себе. Может, исправишься и  жить будешь по-другому. На исповеди трудно отделить священника от кающегося и понять, кто кому кается - просто мы вместе каемся Богу. Помоги нам, Божья Матерь, поплакать о своих грехах и вместе понести покаяние, ведь Сам Христос невидимо стоит здесь и принимает нас, окаянных.   

ПРИЧАСТИЕ

Вспоминаю, с какими трудностями приходилось сталкиваться в шестидесятые годы, чтобы причастить человека  в больнице. Однажды мой хороший знакомый  Павел Федорович Маринин, с которым мы когда-то вместе работали алтарниками в Николо-Хамовническом храме, оказался в больнице в тяжелом состоянии. Было ясно, что администрация больницы не даст официального разрешения на причастие, а потому я просто поехал в больницу, вошел в вестибюль, пригляделся и вижу, что студенты мединститута раздеваются в гардеробной и  надевают белые халаты, которые тут же висят на вешалках... План созрел быстро.. Я тогда был молодой и вполне мог сойти за студента-медика. Подхожу к вешалке, снимаю халат, надеваю  и бегу на третий этаж. Под пиджаком костюма у меня подвернут подрясник, на груди - маленькая, почти незаметная дароносица со Святыми Дарами.

Нахожу нужный номер палаты, вхожу... Павел Федорович, по всему видно, очень плох, но меня увидел, узнал и очень обрадовался. В палате есть ещё один больной, но он может ходить, и я прошу его на время выйти из комнаты. Только я разложил дароносицу на тумбочке у кровати и приготовил все для причастия, как с шумом открывается дверь, и на пороге появляется мужчина в белом халате, а с ним ещё человек пять врачей . “Как вы сюда прошли?! Уходите немедленно, не то мы вызовем милицию!” (Были неприемные часы, и посетителей в палаты не пускали).

Я  быстро говорю Павлу Федоровичу: “Кайся” и накрываю его голову епитрахилью. В это время я оглядываюсь и вижу, что вся эта возмущенная компания медленно надвигается на меня. Мне стало страшно: ведь на тумбочке лежат Святые Дары..., я должен их защитить, и мои руки невольно поднимаются вверх, чтобы отстранить надвигающуюся опасность.  “Не подходить! - очень твердо, с отчаяной решимостью, говорю я, - пока я все не сделаю, я отсюда не уйду!!”
   Причащаю Павла Федоровича, собираю дароносицу, подбираю полы подрясника под пиджак и иду прямо на них... , палата маленькая, и они расступаются ...Вера и смелость, если они вместе, города берут, а уж эту кучку медицинских работников в белоснежных халатах, но с черными  и немилосердными душами, - и подавно. Если Бог с нами, то кто же на ны!

ххх

1995 г.   Крестилась молодая еврейка. Знает молитвы, много читала религиозной литературы, крещение принимала с глубокой верой. Я долго с ней беседовал: хорошо подготовлена. Сказал, чтобы завтра пришла причастилась. Пришла, стояла всю службу, подошла к Чаше, на лице улыбка, радость... “Что ты у Чаши смеёшься?”- это грубый окрик нашего протодьякона. Растерялась, улыбка исчезла, в глазах слезы... Во время молебна увидел её, стоит, плачет... Подошел, сказал: “Успокойтесь, надо привыкать, у нас так бывает...” - “Отец Вячеслав, к этому трудно привыкнуть, трудно привыкнуть к хамству”, -  ответила она. Больше я её не видел...

ххх

Однажды служил я в Измайлове в Великую среду как помогающий священник и обнаружил в алтаре, в типиконе, тринадцать адресов (их туда просто вкладывали): десять причащений на дому и три соборования. В этот день приехал в храм к 6 часам утра: стоит женщина (единственная, которая пришла сама, а не просто оставила адрес).

  - Батюшка, у меня причащение больной на Соколиной горе. Поедемте, я Вам буду помогать. Собирайтесь, сейчас пойду за такси, а то один Вы просто замотаетесь.Подвела такси и, где я только ни причащал, они с таксистом меня ждали, а потом мы ехали дальше. Там, где я соборовал, она отпускала такси, а к концу соборования ловила  новую машину.... и так на протяжении многих часов. Последним был её адрес на Соколиной горе... На такси она отвезла меня обратно в храм.
  - Теперь, - говорю я ей, - мне надо с Вами рассчитаться, ведь Вы везде платили, а я только садился и выходил, да делал своё дело. Сколько Вы истратили?
  - Батюшка, я Вас очень прошу, никаких мне денег не надо. Все было так хорошо, везде Вы успели, всё сделали, я только Богу благодарна за то, что Вам помогала. Слава Богу за всё!

А сама улыбается. Зовут эту женщину Клавдия. Однажды я её увидел в храме вмч. Феодора Стратилата, она подходила ко мне под елеопомазание. Я, наверное, никому так не улыбался. Как её увидел, вспомнил тот трудный день и ещё раз от всей души поблагодарил её... Вот так, и, не работая в храме, можно делать дело Господне! На таких простых и незаметных женщинах, на таких клавдиях,  и держится наша Церковь.

ВЕНЧАНИЕ

Когда наш владыка Нифон венчает - это всегда праздник. Сегодня на венчании иностранной пары было человек семьдесят гостей, мужчины  во фраках и с бабочками, подтянутые и стройные, женщины в длинных ниспадающих платьях, ничего лишнего, все строго, как будто из другого времени. У всех милые улыбки и радость в глазах. Невеста с женихом улыбнулись мне, поклонились; я надеваю  обручальные кольца, из Царских врат выходит сияющий своей мантией, митрой и омофором Владыка. Все красно-голубое, все молитвы произносятся по-английски, Владыка берет в каждую руку по венцу и вздымает над головами молодых, высоко вверху руки с венцами перекрещивает и возлагает на их головы, затем снимает и отдает шаферу. Вначале по-арабски, а потом два раза по-русски велиим гласом произносит: “Господи, славою и честью венчай я (т.е. их)” Я соединяю их руки, возлагаю сверху епитрахиль и веду вокруг аналоя “Святии мученицы добре подвизавшиеся”, трижды обходим аналой, многолетие, речь Владыки. Все как в радостной и светлой сказке.  Умеет Владыка создать радость и молитву, а это в венчании самое главное.

ххх

Сегодня венчал молодых - Андрея и Ирину. Стал их поздравлять и вспомнил, что в деревнях раньше спрашивали о том, жалеет ли муж жену? Старые, умудренные опытом люди  считали жалость самым важным чувством в семейной жизни. Об этом я молодым сказал. Посмотрел я на жениха и  понял, что Андрюша принял мои слова. Слава Богу, значит через мою молитву Господь коснулся его сердца, и эти слова запали в его душу.

Любовь в семье не то, что может уйти, но она как-то за бытом растворяется, становится не очень заметной, тем  более для постороннего взгляда, а вот жалость друг к другу… Если её не будет, то можно сказать - семьи нет. Нельзя будет заболеть, нельзя будет заплакать, нельзя будет рассказать что-то сокровенное, душевное, сердечное - не поймет рядом стоящий, не пожалеет, и так будет холодно на душе, как будто ты в пустыне.… У меня жалость к Тамаре появилась, как только я её увидел, и  это чувство мне помогло перенести её болезни,  муки,  всю её с ног до головы я жалел, и жалости моей не было предела. Она это чувствовала и тянулась ко мне в своей немощи, обнимала меня, в глаза заглядывала, и видела, что я не обманываю её, и от этого ей становилось легче… “Славочка, Славочка, ты со мной…” - и я думал - это не я с тобой, а Господь, Он меня посетил и наградил этой жалостью. Все в жизни было - на то она и жизнь, а вот сознание того, что я  её жалел, успокаивает меня сейчас и не дает впасть в уныние и отчаяние. Сейчас эта жалость влечет меня на её могилу: Тамара, милая, я около тебя, лежи спокойно, не волнуйся.  Даже тяжело больной иду, ползу, лежу около нее на лавочке, держусь за могильную ограду двумя руками, чтобы не свалиться. Жалость до гробовой доски...  Сильнее смерти эта жалость. Вот чем наградил меня Господь, и сам не знаю за что, тоже, наверное, из жалости ко мне. Так  давайте жалеть своих любимых, и тогда разлуки для нас никогда не будет…Жалости  молодым Андрею и Ирине друг к другу, и любви…     ххх     В браке соединяются души, сердца, улыбки, взгляды…. Иногда супруги даже становятся похожими друг на друга. Я верю и верую, что Господь Сам соединяет пары, как Он соединил самых первых людей на земле. Разлук между супругами не должно быть ни в этой жизни, ни в будущей. Не оставляйте друг друга, иначе заплачет ваша душа, и дети оставленные будут сниться вам по ночам. Часто передо мной на исповеди стоит ребенок, у которого нет папы…. При этом папа жив, но живет где-то в другом месте или с другой семьей.  Боль такого ребенка пронзает меня с ног до головы: никто  не осушит его слезы….

Венчанный ли брак или невенчанный - все равно “браки совершаются на небесах” и отвечать придется перед Тем, Кто их совершает. Нет иного пути, как только быть вместе до смерти, красивей и лучше не найдешь, чем та, что тебе дал Сам Бог… Он для тебя выбрал, а ты все кого-то ищешь и ищешь. Не ищи, а то все потеряешь, и Богом данную жену и саму жизнь, и будешь терзаться не только здесь, но и в вечной жизни…
Что Бог соединил, человек да не разлучит!

http://tapirr.narod.ru/ekklesia/vinnikov/pokrov_0.htm